В рамках 21-го Петербургского международного экономического форума прошла сессия «Made in Russia. Создание национального бренда России». После ее окончания глава Минпромторга России Денис Мантуров в эксклюзивном интервью «Известиям» рассказал о продвижении отечественных товаров, росте их популярности за рубежом, увеличении объемов несырьевого экспорта и развитии отечественной промышленности.

— Насколько российские товары востребованы за рубежом? Что, кроме ресурсов, мы успешно продаем?

— А что вы называете ресурсами? Если вы ограничиваетесь только углеводородами, то это — не единственные ресурсы нашей страны. У нас есть и металлургическое сырье, и минеральные удобрения — калий, азотные удобрения, фосфатные удобрения. Они тоже занимают существенную долю в нашем экспорте. А помимо сырьевой продукции есть еще и высокотехнологичная составляющая, мы занимаем второе место в мире по объему поставок военно-технической продукции. Наши известные бренды — это «Калашников», «Сухой», «Миг», наши системы «Калибр», которые сегодня работают в Сирии, а также другие образцы вооружения, составляющие определенную долю высокотехнологичной продукции, поставляемой на экспорт.

— Уточните, пожалуйста, какая именно продукция отечественной промышленности продается за рубеж?

— Пока не могу похвастаться, что мы в больших объемах поставляем станки. Но есть определенные специфические модели, где у нас имеются компетенции. Но мы можем говорить о, например, сельхозмашиностроении. Никто такого даже не предполагал, когда мы только начинали активно развивать программу импортозамещения. 

Сначала мы занимались развитием новых моделей комбайнов, тракторов. Сегодня мы поставляем их в более чем 30 стран, включая Северную Америку и Западную Европу. Я сам в прошлом году вручал ключи от нашего ростсельмашевского комбайна «Торум» баварским хлеборобам. Поэтому могу сказать — наша продукция там востребована.

— А комбайн еще ездит?

— Ездит. И заказываются дополнительные объемы. У нас есть все возможности для поддержки поставок такой высокотехнологичной продукции на экспорт.

— Можете назвать цифры?

— Пожалуйста. По результатам прошлого года 48% экспорта составил несырьевой. Это говорит о том, что мы слезаем с нефтяной иглы. И рассчитываем, что постепенно будем увеличивать уровень диверсификации нашего экспорта и экономики в целом, будем меньше зависеть от углеводородных ресурсов.

— Какие производства лидируют в экспорте и имеют перспективы в будущем?

— У нас определены четыре основные отрасли — драйверы, на которые мы опираемся в увеличении объемов поставок на экспорт. Это автопром, гражданская авиация (включая и самолеты, и вертолеты), транспортное машиностроение (это и тяговый состав, и вагоны) и сельхозмашиностроение. Но это не значит, что мы ограничиваемся только этими отраслями. По прошлым годам у нас положительная тенденция и по фармацевтике, и по биотехнологическим продуктам. И, надо сказать, что наша фармацевтическая продукция — и дженерикового ряда, и инновационные лекарственные препараты — востребована на международных рынках. Это и Африканский континент, и Латинская Америка, Япония, Китай, Индия. Препараты полного цикла с производством непосредственно в России, по собственным технологиям, сегодня крайне востребованы за рубежом. Невзирая на то, что и Китай, и Индия сегодня являются самыми крупными производителями, например, фармацевтической субстанции.

— А у нас сейчас как раз строятся заводы и лаборатории по ее производству?

— Да. Более того, в рамках реализации нашей стратегии, а впоследствии — и государственной программы «Развитие фармацевтической и медицинской промышленности-2020» мы целенаправленно шли к тому, чтобы развивать собственное производство фармпродукции инновационного ряда. Мы разбили программу на два этапа: с 2011 по 2015 год оказывали поддержку предприятиям в разработке препаратов дженерикового ряда, чтобы быстрее начать производить то, что закупалось у иностранных компаний. А параллельно двигались по инновационным препаратам. И вот начиная с прошлого года уже зарегистрированы отечественные препараты против онкологии — именно инновационного ряда. Скажу больше — это не химический синтез, а моноклональные антитела. Не каждая страна может сказать, что у них есть собственные биотехнологические продукты именно в этом направлении. Только Америка, Япония и несколько стран Западной Европы — те, у кого есть свое производство моноклональных антител. Поэтому здесь мы продвинулись достаточно далеко. А по мере завершения этой программы до 2020 года мы должны выпустить еще более 130 препаратов, провести клинические испытания и получить регистрационные удостоверения.

— А ткани у нас производят?

— Легкая промышленность — огромный сегмент, индустрия. В ней функционируют в основном средние и малые предприятия — швейные, текстильные, производители тканей. Причем эти ткани используются не только при производстве верхней одежды или обуви. Это в первую очередь высокотехнологичные ткани для широкого направления отраслей экономики. Например, для авиации, куда поставляются специальные ткани, производящиеся в России из синтетических волокон. А также геотекстиль — ткань, которая используется в стройиндустрии: при строительстве дорог и домов, в других направлениях.

За последние два года мы довольно далеко продвинулись в обработке натуральной кожи — путем, кстати, ограничения вывоза своих сырых шкур за рубеж. Есть предприятия (например, Рязанский кожевенный завод), которые сегодня имеют самое современное модернизированное производство кожи для автомобильной отрасли, для авиационной, для мебельной. 

К слову — в России много брендов, которые называются, к сожалению, по-английски. Это происходило потому, что в советское время был закрыт доступ ко всему иностранному, и мы всегда хотели либо на жвачку поменяться, либо на джинсы. А в 1990-е, чтобы остаться на рынке, российские производители легпрома вынуждены были называться по-иностранному — чтобы думали, что это иностранный производитель. А производство — в Москве на фабрике «Большевичка» или в Псковской области на предприятии «Трувор». Или «Сударь» во Владимирской области. Кстати, недавно мы запустили предприятие в Ингушетии — это фабрика, которая шьет и для российских брендов, и для иностранных. 

— А у вас есть костюм российского производства?

— У меня есть и «Сударь», и «Трувор». А еще у меня есть костюм, который мне пошил, например, Патрик Хельман, но ткань — Брянского камвольного комбината (Брянский комбинат шерстяных тканей. — «Известия»). Мы специально взяли отрез, который отдали коллегам в Италию, чтобы они его на микроны разложили и посмотрели — насколько он соответствует зарубежным стандартам и требованиям. В итоге получили подтверждение от производителя, что материал полностью соответствует тем требованиям, которые предъявляются для качественной костюмной ткани.

— А вы их носите?

— Конечно, ношу.

— Как реализуется программа «Made in Russia»?

— Что касается подходов по продвижению российской продукции, то я считаю, чтобы продвигать свою продукцию за рубеж, нужно начинать с качества. Сначала завоевать позиции на своем рынке. Поэтому мы и сформировали такую организацию, как Роскачество. Более 30 млн жителей страны знают об этой организации, об их работе, о результатах их исследований и о «Знаке качества». Если компания получает «Знак качества», это открывает ей возможность увеличить и объемы производства, и увеличить объемы присутствия на рынке. И за это компании бьются — за качество. Поскольку когда мы говорим, что будем проверять и исследовать определенный сегмент продукции, мы абсолютно независимо делаем по всем регионам закупки через Роскачество. Никто не знает, в какой магазин придет эксперт, в каких лабораториях будет проводиться исследование. Только на качественную продукцию мы можем ставить знак «Сделано в России», чтобы наша страна была представлена за рубежом достойно.

Александра Красногородская